Он услышал и повернулся ко мне, но не быстро, а как человек, которому уже ничто в мире не может повредить. Он посмотрел на меня, на пистолет в моей руке, на свое ружье двенадцатого калибра, висевшее на гвозде, — и даже не попытался встать со своего кресла, а еще глубже погрузился в него.

— Кто вы, черт вас побери? — спросил он безразлично.

— Меня зовут Калверт. Я был тут вчера. — Я снял резиновый шлем, и он вспомнил. Я указал на двустволку: — Нынче вечером вам ружье, похоже, без надобности, мистер Мак-Ичерн. По крайней мере, вы не хватаетесь за него, чтобы защищаться.

— Вы не ошиблись, — неохотно пробурчал он. — В ружье нет патронов. — И за вами никто не стоит, как вчера...

— Не понимаю, о чем вы говорите... Кто вы? Чего хотите?

— Я хочу знать, почему вы устроили мне такой прием вчера. — Я спрятал пистолет. — Он был слишком дружеским, мистер Мак-Ичерн. — Кто вы, сэр? — Он выглядел еще старше, чем вчера: старый, разбитый, уничтоженный.

— Калверт. Они велели вам отпугивать посетителей, не так ли мистер Мак-Ичерн? — Никакого ответа. — Я задал несколько вопросов вашему приятелю Арчи Мак-Дональду. Полицейскому сержанту в Торбее. Он сказал, что вы женаты. А я не видел миссис Мак-Ичерн.

Он чуть приподнялся в кресле. Старые воспаленные глаза блеснули. Потом снова опустился, и глаза померкли.

— Однажды ночью вы вышли в море на своей лодке, не так ли, мистер Мак-Ичерн? Вышли в море и увидели кое-что лишнее. Они схватили вас, притащили сюда, забрали миссис Мак-Ичерн и пообещали, что если вы произнесете хоть одно слово, то уже никогда больше не увидите своей жены. Я имею в виду — живой. Они велели вам оставаться здесь — на тот случай, если кто-нибудь забредет сюда, удивится вашему отсутствию и поднимет тревогу. А чтобы иметь уверенность в том, что вы не попытаетесь обратиться за помощью на материк — хотя я уверен, что вы не сумасшедший, чтобы решиться на это, — они испортили ваш двигатель, превратив его в кусок ржавого железа. Пропитанная морской водой мешковина — и случайный посетитель подумает, что это простая оплошность, а никак не умышленная порча.

— Да, они сделали это. — Он смотрел в огонь невидящими глазами, его голос упал до шепота, будто он думал вслух или тяжело переживал то, что произносит. — Они забрали ее и сломали мою лодку. А я медленно умираю здесь, в задней комнате, потому что мою жизнь они тоже отняли. Если бы я имел, я отдал бы им миллион фунтов — лишь бы они вернули мою Мэри. Она на пять лет старше меня. Он больше не защищался.

— Чем же вы здесь живете?

— Каждые две недели они привозят мне консервы. Немного. И еще сгущенное молоко. Чай у меня есть, и еще я ловлю мелкую рыбешку с берега. — Он опять уставился в огонь, сдвинув брови; он как-будто вдруг начал понимать, что я принес какие-то перемены в его жизнь. — Кто вы, сэр? Кто вы? Вы не один из них. И вы не полицейский, я нагляделся на них. Нет, вы совсем не такой... — Теперь в нем появились признаки жизни, жизнь возникла а его лице, в глазах. Он смотрел на меня целую минуту, и мне стало неловко под взглядом его выцветших глаз. И тут он сказал: — Я знаю, кто вы. Я знаю, кем вы должны быть. Вы человек правительства. Вы агент службы безопасности.

— Браво, старикан, я готов снять перед тобой шляпу. — Я стоял перед ним, затянутый в скафандр по самые уши, с ног до головы засекреченный, а он видел меня насквозь. А еще болтают о непроницаемых лицах стражей безопасности! Я припомнил, что бы ему сказал на моем месте дядюшка Артур: автоматическое лишение должности и тюремное заключение, если старик выболтает хоть слово. Но у Дональда Мак-Ичерна не было никакой работы, чтобы лишиться ее, а после жизни на Эйлен-Оран даже тюрьма строгого режима покажется отелем — из тех, что в путеводителях отмечены, как отели высшего класса; так что я в первый раз в жизни честно сказал:

— Я агент службы безопасности, мистер Мак-Ичерн. И я намерен вернуть вам вашу жену. Он медленно покачал головой, затем сказал:

— Вы, должно быть, очень смелый человек, мистер Калверт, но вы не представляете, с какими ужасными людьми вам придется иметь дело.

— Если я когда-нибудь получу медаль, мистер Мак-Ичерн, то лишь в том случае, если меня с кем-нибудь спутают. Что же до остального, я очень даже хорошо представляю, против кого выступаю. Попробуйте поверить мне, мистер Мак-Ичерн. Этого будет достаточно. Вы ведь были на войне.

— Вы и это знаете? Вам сказали ? Я покачал головой:

— Никто мне не говорил.

— Благодарю вас, сэр. — Его спина вдруг стала очень прямой. — Я был солдатом двадцать два года. Я был сержантом Пятого Хайлендского дивизиона.

— Вы были сержантом Пятого Хайлендского дивизиона, — повторил я. — На войне вы повидали много всякого народу, мистер Мак-Ичерн, и не только шотландцев, для которых Шотландия была превыше всего.

— Дональд Мак-Ичерн не стал бы с вами спорить, сэр. — В первый раз тень улыбки тронула его глаза. — Но здесь, среди них, есть двое, которые хуже, чем... Вы понимаете, кого я имею в виду, мистер Калверт. Но мы не побежим, мы не сдадимся так легко. — Он неожиданно вскочил на ноги. — Боже мой, о чей я говорю? Я иду с вами, мистер Калверт! Я коснулся его плеча рукой:

— Спасибо вам, мистер Мак-Ичерн. Но не нужно. Вы уже достаточно сделали. Ваши дни борьбы уже миновали. Оставьте это нам. Он молча посмотрел на меня, потом кивнул. Снова только намек на улыбку.

— Да, может, вы н правы... Я всегда хотел повстречать на жизненном пути человека вроде вас. И встретил. — Он устало опустился в кресло. Я двинулся к двери.

— Доброй ночи, мистер Мак-Ичерн. Она скоро будет свободна. — Она скоро будет свободна, — повторил он. Он посмотрел на меня, глаза его увлажнились, а когда он заговорил, в голосе его слышалась та же робкая надежда, что была написана на лице: — Вы знаете, я верю, что она вернется.

— Она вернется. Я приведу ее сюда сам, и это будет лучшее из всего, что я до сих пор делал. В пятницу утром, мистер Мак-Ичерн.

— В пятницу утром? Так скоро? Так скоро? — Он смотрел куда-то в бесконечность, в точку, удаленную на миллиард световых лет; казалось, он и не подозревал, что я стою в дверях. Он восторженно улыбался, его старые глаза горели. — Я не усну всю ночь, мистер Калверт. И следующую ночь тоже.

— Вы выспитесь в пятницу, — пообещал я. Но он уже не видел меня, по его серым небритым щекам бежали слезы. Поэтому я закрыл дверь и оставил его наедине со своими мечтами.

Глава 8

Четверг, 2.00. — 4.30

Я сменил Эйлен-Оран на остров Крэйгмор. Дядюшка Артур с Шарлоттой вытворяли такие навигационные выкрутасы, что у меня кровь стыла в жилах, потому что северная оконечность Крэйгмора была еще неприступнее, чем южный берег Эйлен-Оран; потому что туман сгущался; потому что я задыхался и захлебывался в огромных волнах, которые швыряли меня на невидимые рифы; потому что я прикидывал мои шансы выполнить обещание, данное Дональду Мак-Ичерну. И чем больше я прикидывал, тем меньше меня смущали все причины, кроме последней, и в конце концов я бросил о них думать, поскольку ночь была на исходе, а мне еще многое предстояло сделать до восхода солнца.

Две рыбацкие шхуны раскачивались на волнах в естественной бухте, огражденной рифами, как природным волноломом, с запада. Волны тяжело бились о рифы, поэтому меня не беспокоил плеск воды, стекающей со скафандра, когда я карабкался на первую шхуну, гораздо больше я опасался проклятого яркого света, что струился из сарая, где топили жир. Он был достаточно ярок, чтобы меня могли заметить из любого дома.

Это было обычное рыболовное судно с дизельным двигателем, около сорока пяти футов длиной, способное, казалось, выдержать любой ураган. Все было в прекрасном состоянии и не было ничего подозрительного. Мои надежды стали возрастать. Правда, никакой другой возможности у меня все равно не было. Вторая шхуна была точной копией первой.

Я доплыл до берега, спрятал свое водолазное снаряжение подальше от кромки прибоя и направился к сараю, стараясь держаться в тени. Лебедки, стальные столы и бочки, печи для вытапливания жира — вот и все, что я обнаружил в сарае. И еще там валялись останки акул и стоял самый ужасающий запах, какой встречался мне в жизни. Я торопливо вышел.